«старший» во времена еды не заботился о «младшем», когда неудачные партнёры оказывались лишними; чаммисах, когда один из товарищей якобы показывал «неумение» в шитье и бритье, да так, что его простоватый партнёр делал всю его работу, в то время как первый в это же самое время спал в его гамаке. Но таков чаммис!

Но я обращаюсь к тебе, честный Ярл, даже если бы я был чаммисом из хитрости. Не беспокойся, изготовлял ли ты действительно мои брезенты и с самаритянской благодетельностью перевязывал раны, втыкая иглу с нитью, зашивая их, мои страдающие несчастные нижние наружные покровы, которые ты называл «утками». Делая это, называл ли ты это великой услугой, и, более того, делал ли ты это для меня, несмотря на наличие у меня же своего собственного оригинального напёрстка, вырезанного из кости кита? Но мог ли я выдернуть из твоих настроенных уже на заданную работу рук мою рубашку, когда ты стирал её в сомнительном растворе в своём просторном чане, сделанном из бочки? Ты очень хорошо знаешь, Ярл, что это правда; и я обязан заявить, что должен был отказаться от всех привлекательных возможностей, исходящих от твоей широкой души.

Вспоминая этого Викинга и размышляя, кто же был моим товарищем на судне, я считаю, что им мог быть только мой Викинг.

Глава IV

Беседа в облаках

Небожитель казался настолько серьёзным и прямолинейным моряком для того, чтобы сказать ему правду напрямую, даже несмотря на его симпатию ко мне, что у меня было много сомнений относительно его готовности примкнуть к моему плану, который предусматривал нарушение моральных обязательств. Но, учитывая все обстоятельства, я принял своё собственное довольно простое решение; и что касается того, чтобы склонить кого-либо присоединиться ко мне, то это казалось предосторожностью столь обязательной, чтобы перевесить все другие соображения.

Поэтому я решил открыть ему настежь своё сердце, для чего навестил его, когда он, как некий старый альбатрос в воздухе, взгромоздился на верхушку фок-мачты, совершенно один, для наблюдения за китами, доселе не замеченными. Такое размещение на небольшом пятачке мачты на высоте ста футов в течение многих часов, в стремительном полёте над морем, очень походит на пересечение Ла-Манша на воздушном шаре. Подобно Манфреду, вы говорите с облаками: вы словно нащупываете солнце. И тогда Ярл и я затеяли там разговор, куря наши примитивные трубки, и любая чайка, проходящая мимо, словно получала энергию от нашего дыма, как воздушные шары Блэнчарда и Джеффриса, способную перенести её из Дувра через Кале через небеса в послеобеденный Багдад. Честный Ярл, я познакомил его со всем: с моей беседой с капитаном, с намёком, услышанным в его последних словах, с моим непреклонным решением покинуть судно в одной из его шлюпок и средствами, с помощью которых можно было осуществить наш план. Я тогда высказал немало аргументов в сильной надежде на то, чтобы повернуть направо по ветру к солнечным островам на нашем пути.

Он слушал внимательно, но так долго молчал, что уже я почти решил, что Ярл готовит нечто такое, что опровергнет слишком многое из моих аргументов и моего красноречия.

Наконец он напрямик объявил, что план мой безумный, он никогда о нём не подозревал, но трижды видел подобное, и в каждом случае о судьбе беглецов впоследствии никогда не слышали. Он упрашивал меня отказаться от моего намерения, не быть мальчиком, остановиться и поразмышлять, остаться на судне и идти на нём домой, по-человечески. Поистине, мой Викинг говорил обо всём, как мой дядюшка.

Но всё это я пропускал мимо ушей; в подтверждение того, что мой ум был выше сомнений, и поскольку Ярл отказывался сопровождать меня и я не представлял бы себе никого больше в качестве сотоварища, то я пошёл бы в одиночку. Однако, видя моё непоколебимое решение, он честно поклялся, что будет следовать за мной, несмотря ни на что.

Спасибо, Ярл! Ты воистину один из тех преданных товарищей, которым трудно будет доказать, что они ошибаются, но, осознав ошибки, немедленно поворачивают к борьбе за явившуюся истину.

Но теперь его возрастное благоразумие играло свою роль. Бросая взгляд на безграничное пространство под нашими ногами, он спрашивал, как далеко от нас находились рассматриваемые острова.

Тысяча миль, и не меньше.

С попутным ветром, да ещё и под парусом, мы сможем пройти этот путь за двенадцать дней, но штиль и течения в состоянии увеличить его до месяца, а возможно, и более. – Сказав, он покачал своей старой головой и тряхнул соломенными волосами.

Но, стараясь изо всех сил развеять эти предчувствия, он, наконец, прогнал их. Он уверил меня, что сделает всё, что в его силах.

Мой Викинг успокоился, и я почувствовал себя более непринуждённо; ведь хорошо составленный план способствовал бы успеху нашего предприятия.

Нельзя было терять времени. Каждый час нёс нас всё дальше и дальше от параллели, самой желанной для того, чтобы следовать по ней на запад по нашему маршруту. Поэтому, учитывая все возможности, я разработал план и сообщил о нём Ярлу, который немного подправил его несколькими замечаниями, учтя несколько скрытых деталей, выпавших из моего поля зрения.

Странно, но только мой Викинг, скорбно улыбнувшись, напомнил мне о факте, о котором я вспоминал впоследствии как об озадачившем меня и вызвавшем лёгкий румянец. Мы должны были продвигаться без карты или квадранта; хотя, кратко замечу, и потребность в компасе вообще не рассматривалась. Карта, в конце концов, не смогла бы сказать, как далеко мы продвинулись; но вот квадрант был более чем желателен. Однако он не был ни в коем случае обязательным. И по следующей причине. Когда мы начали путь, наша широта была точно известна. При нашем путешествии на запад мы дрейфовали бы на север или юг и не смогли бы – это было бы невозможно – добраться, как мы рассчитывали, до длинной цепи островов, которые раскинулись на большом расстоянии по обеим сторонам экватора, вдоль которого мы следовали.

По почти такой же причине имело мало значения, знали ли мы ежедневно нашу долготу, поскольку никакая известная земля не лежала между нами и местом, которого мы желали бы достигнуть. Что же могло стать более простым, чем это? Ведь если мы будем терпеливо держать наш путь на запад, то должны будем, в конечном счёте, достигнуть назначенного места.

Что касается ожидаемых мелководий или рифов, если их кто-либо там видел, то они вряд ли запугали бы нас. Для шлюпки, которая осаживалась всего лишь на несколько дюймов ниже уровня воды, учитывая постоянное наблюдение, вся опасность в этом отношении была бы исключена.

В конце концов, замысел казался достаточно выполнимым, несмотря на старое суеверное почтение Ярла перед навигационными инструментами и философские взгляды, которые, возможно, довлели над педантичным учеником Меркатора.

Очень часто старый принцип показывает, что самые простые устои дают наибольшую уверенность человеку и что, скорее всего, это происходит от самой их простоты. И потому, нисколько не тревожась, мы обратились к солнцу с просьбой:

«Будь, Старый Кормчий, нашим проводником!»

Глава V

Места заняты, и чемоданы собраны

Но мысли о квадрантах и картах занимали нас менее всего. Внимание глаз тридцати человек – капитана, помощников, команды на корабле – должно было быть отвлечено; они не должны были что-либо подозревать до тех пор, пока их подозрения не оказались бы бесполезными.

Знайте: в море шлюпки кораблей в южных широтах (их обычно четыре штуки, не считая запчастей) закреплены по верху инструментами к гнутым деревянным конструкциям, называемым шлюпбалками, вертикально установленными по сторонам судна.

Ни одна женщина не наводит свой лоск до такого полного изнеможения перед долгожданной ярмаркой, как это делается на стремительном китобойном корабле его командой. Любой его элемент кажется невероятно хрупким и оправдывающим предельную заботу. Словно прекрасная леди, китобойное судно кажется бесполезным, когда лишено такой работы, и выглядит как бесполезная тонкая